Неточные совпадения
Вернувшись домой после трех бессонных ночей, Вронский, не раздеваясь, лег ничком на диван, сложив руки и положив на них голову. Голова его была тяжела. Представления,
воспоминания и мысли самые странные с чрезвычайною быстротой и ясностью сменялись одна другою: то это было лекарство, которое он наливал больной и перелил через ложку, то белые руки акушерки, то странное положение Алексея Александровича на полу пред кроватью.
Вернувшись в этот день домой, Левин испытывал радостное чувство того, что неловкое положение кончилось и кончилось так, что ему не пришлось лгать. Кроме того, у него осталось неясное
воспоминание о том, что то, что говорил этот добрый и милый старичок, было совсем не так глупо, как ему показалось сначала, и что тут что-то есть такое, что нужно уяснить.
— Ах, оставьте, оставьте меня! — сказала она и,
вернувшись в спальню, села опять на то же место, где она говорила с мужем, сжав исхудавшие руки с кольцами, спускавшимися с костлявых пальцев, и принялась перебирать в
воспоминании весь бывший разговор.
Но в Выборг он
вернулся несколько утомленный обилием новых впечатлений и настроенный, как чиновник, которому необходимо снова отдать себя службе, надоевшей ему. Встреча с братом, не возбуждая интереса, угрожала длиннейшей беседой о политике, жалобными рассказами о жизни ссыльных,
воспоминаниями об отце, а о нем Дмитрий, конечно, ничего не скажет лучше, чем сказала Айно.
От Анны Андреевны я домой не
вернулся, потому что в воспаленной голове моей вдруг промелькнуло
воспоминание о трактире на канаве, в который Андрей Петрович имел обыкновение заходить в иные мрачные свои часы. Обрадовавшись догадке, я мигом побежал туда; был уже четвертый час и смеркалось. В трактире известили, что он приходил: «Побывали немного и ушли, а может, и еще придут». Я вдруг изо всей силы решился ожидать его и велел подать себе обедать; по крайней мере являлась надежда.
На следующий день, сидя на том же месте, мальчик вспомнил о вчерашнем столкновении. В этом
воспоминании теперь не было досады. Напротив, ему даже захотелось, чтоб опять пришла эта девочка с таким приятным, спокойным голосом, какого он никогда еще не слыхал. Знакомые ему дети громко кричали, смеялись, дрались и плакали, но ни один из них не говорил так приятно. Ему стало жаль, что он обидел незнакомку, которая, вероятно, никогда более не
вернется.
Оставив с Нюрочкой горничную Катрю, Петр Елисеич
вернулся к гостям. Радостный день был для него испорчен этим эпизодом: в душе поднялись старые
воспоминания. Иван Семеныч старался не смотреть на него.
Он отвернулся к столу, а она на минуту вышла из комнаты, и, когда
вернулась, Николай, ласково поглядывая на нее, заговорил, тихонько и любовно гладя словами свои
воспоминания...
Только теперь, когда постепенно
вернулось к ней застланное сном сознание, она глубоко охватила умом весь ужас и позор прошедшей ночи. Она вспомнила помощника капитана, потом юнгу, потом опять помощника капитана. Вспомнила, как грубо, с нескрываемым отвращением низменного, пресытившегося человека выпроваживал ее этот красавец грек из своей каюты. И это
воспоминание было тяжелей всего.
В 1883 г.
вернулся в Варшаву и написал две книги
воспоминаний.]
Смутные
воспоминания шевельнулись в его голове. Кто-то прятался за обоями, кого-то закололи не то кинжалом, не то шилом. Передонов купил шило. И когда он
вернулся домой, обои шевельнулись неровно и тревожно, — соглядатай чуял опасность и хотел бы, может быть, проползти куда-нибудь подальше. Мрак метнулся, прыгнул на потолок и оттуда угрожал и кривлялся.
Оленин
вернулся сумерками и долго не мог опомниться от всего, чтò видел; но к ночи опять нахлынули на него вчерашние
воспоминания; он выглянул в окно; Марьяна ходила из дома в клеть, убираясь по хозяйству. Мать ушла на виноград. Отец был в правлении. Оленин не дождался, пока она совсем убралась, и пошел к ней. Она была в хате и стояла спиной к нему. Оленин думал, что она стыдится.
— Как ты жил прежде, хорошо и приятно? — спросил голос. И он стал перебирать в воображении лучшие минуты своей приятной жизни. Но — странное дело — все эти лучшие минуты приятной жизни казались теперь совсем не тем, чем казались они тогда. Все — кроме первых
воспоминаний детства. Там, в детстве, было что-то такое действительно приятное, с чем можно бы было жить, если бы оно
вернулось. Но того человека, который испытывал это приятное, уже не было: это было как бы
воспоминание о каком-то другом.
Все это прошло и не будет больше; но еще не пропал человек, который хоть в
воспоминании может
вернуться к этим светлым грезам, к этому чистому, младенческому упоению жизнью, к этим идеальным, величавым замыслам — и содрогнуться потом, при взгляде на ту грязь, пошлость и мелочность, в которой проходит его теперешняя жизнь.
Боборыкин в своих
воспоминаниях об Андрееве, описывая чтение им «Красного смеха», говорит, что писатель тогда «только что
вернулся с кровавых полей Маньчжурии».
Начались
воспоминания. Губернатор и голова оживились, повеселели и, перебивая друг друга, стали припоминать пережитое. И архиерей рассказал, как он, служа в Сибири, ездил на собаках, как он однажды сонный, во время сильного мороза, вывалился из возка и едва не замерз; когда тунгузы
вернулись и нашли его, то он был едва жив. Потом, словно сговорившись, старики вдруг умолкли, сели рядышком и задумались.
Он нашел в себе силы выразить в самых утонченных выражениях свою верноподданическую благодарность императрице, но,
вернувшись из дворца, не сумел совладать со шквалом налетевших на него
воспоминаний прошлого.
Она
вернулась к своим
воспоминаниям.
Яков Потапович
вернулся в сад, прошел к круглой беседке, соединявшей в себе для него столько
воспоминаний: отрадных — беззаботного детства и свежих, недавних, мучительно-жгучих — безотрадной юности.
— Он
вернулся… Откуда ты это знаешь? — встрепенулась она. Заглохшее было чувство вновь при
воспоминании о нем затеплилось в ее душе.
— Прости меня, дорогой брат, — жалобным тоном начал Семен Порфирьевич, — что я произнес имя, которое в тебе пробудило столько тяжелых
воспоминаний. Ты знаешь, как я всегда сочувствовал твоему горю! Я тоже долго надеялся, что твоя дочка
вернется, но прошло уже более двадцати лет… Едва ли теперь можно надеяться…
И вот опять последнее ужасное
воспоминание письма из Москвы, в котором она писала, что она не может
вернуться домой, что она несчастная, погибшая женщина, просит простить и забыть ее, и ужасные
воспоминания о разговорах с женой и догадках, цинических догадках, перешедших наконец в достоверность, что несчастие случилось в Финляндии, куда ее отпустили гостить к тетке, и что виновник его ничтожный студент-швед, пустой, дрянной человек и женатый.